Уход одного русского человека. Чего мы, близкие, можем не успеть?

24 августа 2012 года

«Живы родители – почитай, а не стало – поминай» - так гласит народная мудрость.

Уже давно минуло 40 дней, как не стало моего отца – Юрия Дмитриевча Шеглова, крещёного Георгием. Краткий, но ёмкий некролог в Государственном институте прикладной оптики, где он проработал всю жизнь, вот его текст.

15.06.1938 г. – 09.06.20012 г.

В результате тяжелой болезни ушёл из жизни Юрий Дмитриевич Щеглов.

Юрий Дмитриевич был принят в ГИПО в сентябре 1960 г. после окончания Иенского университета (Германия), куда был командирован для завершения высшего образования, начатого в ЛИТМО (г. Ленинград).

Благодаря блестящей эрудиции и высоким деловым качествам он был одним из выдающихся оптиков ГИПО, уникальным специалистом в области фотометрии и спектроскопии. Работал в отделах метрологии, оптических покрытий, дифракционной и асферической оптики. Результаты его работ всегда отличались высоким техническим уровнем и практической значимостью.

Юрий Дмитриевич был всесторонне развитым как личность, принципиальным и решительным и в то же время чутким и отзывчивым человеком, имел весёлый добрый нрав. Был хорошим семьянином, любил своих близких и коллег по работе, был классным спортсменом, увлекался любительским рыболовством, охотой, туризмом.

Похоронен Юрий Дмитриевич 11.06.2012 г. на кладбище в «Учхозе» Ветеринарного института.

Память о нём навсегда сохранится в наших сердцах.

Сотрудники НТО 280 и отдела 130

Годом ранее – внезапное и тяжелое известие для родных о смертельном диагнозе Юрия Дмитриевича. Это несмотря на то, что накануне вся семья, даже те крещёные, кто очень давно не был в Церкви, молились о здравии занедужившего отца семейства, который на этой же литургии после соборных молитв сподобился принятия Честных Христовых Тайн - причастия. Но, как выяснилось после, смертельная болезнь в этом абсолютно здоровом всю предшествующую жизнь человеке развивалась незаметно, без каких-либо проявлений долгие годы, и такого чуда избавления от этой болезни за один поход в церковь нам, видимо, было не вымолить.

Следом – бесконечные посещения лечебных учреждений и врачей, добывание лекарств, оформление документов, забота и уход за близким и тяжело заболевшим человеком, не привыкшим болеть и всё оставшееся время пытавшимся мужественно проживать болезнь – не по её логике, а вопреки ей.

Всё в жизни больного и его близких – поменялось. Старики перестали ругаться между собой вовсе, со стороны супруги (моей матери) совсем исчезли упрёки, ворчание и пренебрежительные высказывания в адрес мужа (что порой характерно для многих жён), обострилось внимание к каждому движению больного супруга, его пожеланиям.

У меня и других близких – постоянное ощущение ответственности, желание чаще бывать в деревне, где живут старики, помогать им.

Отец же всякий раз не скупился на благодарность, чего раньше за ним водилось гораздо меньше, да и помощь от кого-либо сам он с огромной неохотой всегда раньше принимал, и никогда никого не просил об одолжениях.

А младшая внучка увлеклась пением старых русских народных и советских песен вместе с дедом, благо последний знал их бесконечное множество.

Дважды в месяц надо было выезжать в город – сдавать анализы, и с их результатами ещё через несколько дней консультироваться у врача о дальнейшем лечении симптомов – операция уже была бессмысленна.

Лишь последний месяц жизни отец был прикован к постели – не мог вставать физически. И после его ухода, занимаясь колкой дров, я натыкался в дровенике на сучкастые, тяжелые для колки поленья со следами ударов его колуна с обоих сторон – была видна точная и умелая рука отца, но удар уже был слаб для таких «сложных» поленьев. А обычные все были им поколоты. Какое мужество, думал я!

Мы на протяжение всей болезни отца не предполагали время его ухода, и лечащий врач говорил, что такие его больные, бывает, страдают годами. Поэтому когда отец согласился на церковное соборование, но ему ему вдруг стало явно хуже, мы решили прежде священника сначала позвать, так сказать, телесных врачей. Главврач скорой онкологии согласился лично выехать со мной в деревню, осмотрел больного, дал несколько важных рекомендаций и взялся в дальнейшем сопровождать его – были у этого доброго и высокопрофессионального доктора родом из татарской деревни под Арском, свои идеи насчёт лечения. Ни о каких деньгах речь не велась.

Несколькими днями после пришлось просить его в экстренном порядке прислать подчинённых ему врачей скорой для проведения процедур – всё было сделано, плюс успокаивающие и обезболивающие уколы, после чего мы с другом увезли врачей обратно в город. Но мама говорила, что он всё жаловался ещё около часа, и даже беспокоился через чур, но после – успокоился и заснул, чем успокоил и её тревогу, и мама тоже заснула рядом… Как оказалось, это его успокоение и «сон» было на самом деле уходом, смертью…

«Не соборовали, не причастили!»- сокрушался я в уме и твердил устами, как только мать позвонила мне в пять утра и сообщила, что отца не стало. Но – уже не исправить, поздно – душа отошла от тела.

Дальше – обычные для таких случаев хлопоты, только псалтирь хотелось чтобы читался и читался, пока он лежал дома во гробе, чтобы хоть как-то реабилитировать его перед небесными силами – не соборованного и не сподобившегося принятия Пречистых Преславных Страшных Христовых Тайн перед смертью – Святого Причастия. После отпевания приехавшим священником схоронили его на деревенском кладбище, как он и хотел, поминки – в городском кафе. Много друзей и прежних коллег пришли проводить его в дом и на кладбище – даже люди из совсем давней жизни. Уважали все Юрия Дмитриевича. Ему совершенно чужды были агрессия и моральное насилие по отношению к другим людям, а с другой стороны – он ни перед кем не пасовал, не трепетал и был совершенно независим ни от кого – ни внешне, ни внутренне. И ещё – терпеть не мог разборок, перетряхивания грязного белья – всегда просто уходил с подобных обсуждений, просто исчезал, а среди близких – резко обрывал: «Кончайте гнилой базар!» Нет, наверное, человека, знавшего отца и не уважавшего его как человека, а инженер он был, как говорится, «от Бога». На девять и сорок дней поминали в родительском деревенском доме. Местные бабушки-читальщицы по народному, но с соблюдением всех канонов отпели все молитвы и панихиду по новопреставленному Георгию.

Все дни вскоре после смерти отца наряду с грустью душевной, точила человеческая непонятность – как же врачи скорой онкологии, видя больного за час до смерти, не сообщили нам, близким, чтобы мы были с ним рядом, что может быть всякое?! С этим я решил обратиться к тому самому главврачу скорой онкологии, оговорившись сразу, что никаких формальных претензий со стороны родни умершего – не будет. Пожилой опытный доктор, внимательно выслушав всё, что я донёс ему о последних часах и минутах жизни больного, сказал, что по всему судя, мой отец умер от разрыва сердца, об этом говорит его возбуждение последние секунды жизни. Вот тебе – и раз!

Потом – и священник-иеромонах знакомый, ссылаясь на свой личный опыт, прояснил, что следует тотчас, как велит ситуация, звать к тяжело больному священника. «Вы б тогда мне хоть сказали, я сам приехал бы, землицы бы дал больному со святых мест (помогает в таких случаях), соборовали бы, причастили!» - сокрушался иеромонах сельского храма, что от нас аж в пятидесяти километрах. Но потом заключил: «Раз уж Господь призвал в этот час – никуда не денешься!» И благословил поминать – и церковно, и на домашней молитве, и сам обещал молиться об усопшем, чтобы вымолить прощения ему у Бога.

Запомнилось последнее пожатие отца обеими руками моей руки, которой я ободряюще потискал его правую руку, произнося перед отъездом с врачами (за час до его смерти): «– Папка, держись, будь молодцом ! Врачи говорят – должно быть легче постепенно». Таким, первым в моей жизни рукопожатием, он со мной попрощался. А может – что-то важное хотел ещё сказать, попросить о чём-то? Теперь, уж – не узнать…

А через несколько недель в моей рабочей комнате откуда-то взялась бабочка-крапивница. Подлетела ко мне, и села на левое плечо чуть ближе к спине. Друг-коллега приметил в этом знак – от отца, такова народная примета. Так я с этой бабочкой и ходил по комнате, и нажимал кнопки на клавиатуре компьютера, а через полчаса она исчезла также незаметно, как появилась…

Любил отец жить, и умел, и был, думаю, счастлив жизнью...

«Живы родители – почитай, а не стало – поминай» - как это правильно, как и всё, что даёт нам опыт народной жизни!

Вот, только, всё ли мы успели для родителей при их жизни, а особенно – последние годы, дни, часы, минуты?...Перед самой границей ухода близкого человека можно ещё многое успеть, что важно его близкой тебе душе и, может быть, помочь её спасению. И после ухода близкого человека мы можем многое сделать для его души и в память о нём. Но дано ли нам знать – когда наступит эта граница – близкого ли твоего, тебя ли самого?

2012 год, конец лета Михаил Юрьевич Щеглов

P.S. Вот такое стихотворение Юрий Дмитриевич Щеглов написал ещё в 1980 году, тогда ему было 32 года. Пророческое.

К вопросу о счастье

Жил человек среди людей,
Уж дожил он до склона дней,
Всё понимал он, всё умел,
Лишь счастья в жизни – не имел.

И стал роптать тот человек:
«Прожить без счастья целый век!
Что толку в деньгах и вещах?
Жене, квартире, вкусных щах?
Нет, к чёрту весь этот уют,
Нам счастье – трудности дают!»

И, бросив всё, ушёл в леса.
Он слушал птичьи голоса,
Ел лишь траву, пил лишь росу,
Так десять лет провёл в лесу.

Зарос дремучей бородой,
Не видно – добрый или злой,
Лохматый, круглый год босой,
От тяжких дум – как лунь седой.

«А может, счастья вовсе нет?!»
- Воскликнул он. Ему в ответ
Лишь эхо вторило как стон:
«Нет! Нет» - неслось со всех сторон…

Старел, слабел наш человек,
Здоровье таяло, как снег,
И, вот, пришёл его черёд,
Смерть постучалась у ворот.

Он вздрогнул, разум прояснился,
«Зря я за счастьем волочился,
Пожить бы просто, хоть денёк»…
Но смерть вошла, и сбила с ног.

Его могилу видел я,
Под камнем вздыбилась земля,
На нём же надпись, как девиз:
«Нет счастья большего, чем жизнь!»

« Назад